Фото: из архива А.Рыжова

Они знали свою смерть наперед

Для своей книги - «Литературные пророки. Они предсказали будущее»  - оленегорец Александр Рыжов готовил материал почти 12 лет, приведя примеры 200 писателей, которые угадали наперед свою смерть.

Среди них и кольские поэты и писатели. С разрешения автора мы рассказываем о том, что именно напророчили себе наши известные земляки.

Жил на Кольском Севере поэт Владимир Смирнов. Поэт одаренный, вдумчивый, мягкий лирик, написавший за свою жизнь более десятка книг, но мало кому, к сожалению, известный за пределами Заполярья.

В 1963 году, в двадцать шесть лет, когда о смерти ещё можно говорить полушутя, без мысли о том, что это, в конце концов, случится с тобою самим, он сочинил стихотворение «Не бывало такого случая...». Стихотворение по-юношески бесшабашное, дерзкое, но в общем и целом неплохое, вполне годное, как говорится, для печати. Были там, между прочим, такие строчки:

По хребту ли шагаю, низом ли...

Только вдруг на одной из троп

Упаду я, стужей пронизанный,

С головой зарывшись в сугроб.

Все случается.

Так, иначе ли...

Долго будут идти снега.

И холодные, и горячие

Прошумят надо мной века...

Но однажды, в мечтах обмануты,

Археологи — ребятня —

Откопают заместо мамонта

Замороженного меня...

Тогда, в начале 60-х, что-то удержало Смирнова от искушения включить стихотворение в свой очередной сборник. Сделал он это только тридцать (!) лет спустя, внезапно наткнувшись на забытое творение в собственном архиве. Брошюра под названием «Поклонный крест» (заглавие-то какое!), увидевшая свет в 1993 году, стала последней прижизненной книгой Смирнова. В ноябре 1995-го, когда на Кольском полуострове стояла жестокая стужа, он отправился на свою дачу под Мурманском.

Отправился один. Через пару дней его хватились родные — так долго Смирнов на даче не задерживался, тем более, что и вестей от него не было никаких. Его нашли в десятке шагов от дачного крыльца, на тропке, ведущей к калитке, — лежащим в сугробе, лицом вниз.

Лежал он, как потом выяснилось, долго, много часов, успев замерзнуть и превратиться в ледяную статую. Потребовались не одни сутки, чтобы растопить тело и сделать вскрытие. По заключению врачей, смерть наступила в результате внезапного сердечного приступа. Вышел, упал, умер.

С точки зрения медицины и криминалистики случай не самый необыкновенный. Но как быть с пророчеством, сделанным за три десятилетия до трагического исхода? Ведь, если отбросить шутливый тон стихотворения, все обстоятельства гибели указаны точнейше!..

...

В Хибинах, на перевале Северный Чоргорр, можно увидеть прикрепленную к скале металлическую табличку. На ней — фотография улыбающегося широколицего парня с гитарой и несколько рифмованных строчек, а ниже крупными буквами выведено: «Молчанов Александр Георгиевич». И две даты: «1956-1988».

Этого человека я не знал. Мы жили с ним в одном городе, но он умер, когда мне было четырнадцать лет и я еще не был вхож в литературные круги. Он был завзятым походником, неплохим артистом, музыкантом, весельчаком-балагуром и одарённым (как теперь поняли многие) поэтом.

Случилось так, что именно мне, не знавшему Молчанова лично, довелось составлять его посмертный сборник, вышедший через много лет после его неожиданной и безвременной кончины. Это его первая и, надо полагать, единственная книга.

Перебирая черновики с молчановскими стихами, которые любезно предоставили его родные, я обратил внимание на то, что передо мной — на сотнях блокнотных и тетрадных страниц — варианты пятнадцати-двадцати стихотворений, которые он дорабатывал на протяжении всей своей недолгой жизни. Именно там, в черновиках, я наткнулся на первый вариант стихотворения, строчки которого выбиты теперь на памятной табличке в северных горах. Начиналось оно так:

Остановись, друг, на минуту

У обелиска среди скал.

Он тоже этим шел маршрутом,

Он здесь не смерть, а жизнь искал...

В 1987-м Молчанова стали преследовать сильные головные боли. В июле он неожиданно ушел один по труднейшему хибинскому маршруту и вернулся только через трое суток, уставший и подавленный, — быть может, почувствовал, что силы иссякают и что этому походу суждено стать последним?

Так и вышло. Проходили дни, а болезнь ломала некогда крепкий организм. На одном из творческих вечеров, обхватив руками разрываемую болью голову, он сказал: «Конец, ребята... Все, что мне теперь нужно, это гильотина».

В феврале 1988-го ему стало совсем плохо, и «скорая» увезла его в больницу. Там поставили диагноз: опухоль головного мозга. Была сделана операция, которая уже ничего не могла изменить. В июне, вместе с матерью, Саша Молчанов уехал в Ростовскую область, откуда вскоре пришла весть о его кончине. Ему было тридцать два года.

И вот, перебирая его черновики, я обнаружил, что незадолго до смерти он переделал старое стихотворение «Остановись, друг, на минуту...» и вместо отстраненного «он» везде поставил «я». Концовка стиха стала завещанием:

 Оборвалась моя дорога,

Тяжелый камень давит грудь.

Вершин я взял не очень много...

Ты их возьмешь, друг.

В добрый путь!

 «Если б возможно прозревать будущее так, как мы знаем прошедшее, тогда день смерти казался бы нам столь же близким, как прошлое, например, детство», — утверждал Шопенгауэр. Ощущение, прямо скажем, не из приятных, однако сколько поэтов, прозаиков, философов старались так или иначе получить предвидение относительно своего ухода в мир иной!

 ...

Иногда поэт или писатель начинает вдруг без видимых причин как бы отталкивать от себя смерть — любую мысль о её неизбежности, любое предположение, что она может когда-либо (тем более скоро) случиться. По-видимому, это тоже следует расценивать как предчувствие, поскольку эффект от таких «заговоров» бывает прямо противоположным.

«Невзирая на всякие роки, проживу-ка я тысячу лет!»— загадал себе оленегорский поэт Анатолий Колупаев, а умер — в сорок восемь, от внезапного сердечного приступа прямо в кабинете врача.

«Не ходите по тундре, судьбу не пытайте», — писал Александр Миланов, с которым автор этих строк был знаком на протяжении многих лет. И пояснял: «Черти водятся там, где вода, как чернила, где бездонен и мрачен погибельный омут». Сам он к своим советам-предостережениям не прислушивался — на несколько месяцев уходил в леса и жил там в полном уединении, отрешась от человеческого общества.

Раз только спросил себя в стихотворении: «Разве я прав, что брожу один?..» Оказалось — не прав. В мае 2001 года во время одного из своих одиночных походов в Серебрянскую тундру, что под Мурманском, Миланов утонул в реке («погибельный омут»!).

Спасти его было некому. Накануне похода он говорил, что это будет его последнее путешествие — вернувшись, он собирался креститься и переменить образ жизни. Не вышло.

...

Тема раннего ухода волновала и юного заполярного поэта Игоря Зеленько. Часто в своих стихах он говорил о себе в прошедшем времени, размышляя о том, что будет, когда его не станет на земле.

Некоторые из его строк — словно посткриптум: «Я из этих дождей и бульваров незаметно ушел навсегда». Или: «Когда-нибудь я вернусь // туда, где я был. Туда, // куда меня манит грусть — // траурная вода».

И рядом же — в других стихотворениях — попытка отвести от себя удар: «Мне небо синее опять // сулит дорогу. // Еще не скоро умирать. // И слава Богу». Отвести не получилось — Игорь Зеленько погиб в двадцать два года под Кандалакшей.

 ...

Вспоминаю, как однажды попались мне на глаза стихи молодой талантливой поэтессы Юлии Струковой. Некоторые из них буквально резанули — ярко выраженными нотами прощания, подведения итогов, что никак не вязалось ни с возрастом автора, ни с ее оптимистическим, как явствовало из других стихов, мироощущением.

Готов конец истории,

Всё к завершению близится.

Я – выкладка теории,

Захлопнутая книжица.

Вчитавшись в подборку, обнаружил в текстах Струковой, за декорациями напускной веселости, целую россыпь тревожных предчувствий:

«Я непригодна, как листок, исчерченный бессмысленно...», «В редкие дни озаренья с ужасом чувствую я, // как плещется боль о края...», «Встала, с колен соскользнула тетрадка. // Белая дверь из «сейчас»в «никуда»...»

Предчувствия не солгали: Юлия Струкова умерла от диабета, едва дожив до двадцати восьми лет.

...

Самый поразительный случай находим в стихотворении Николая Рубцова «Я умру в крещенские морозы...»



Собственно, дальше можно и не цитировать — прорицание, ясное, феноменально точное, содержится уже в первой строке. Но стихотворение достойно того, чтобы привести его текст полностью:

Я умру в крещенские морозы.

Я умру, когда трещат березы.

А весною ужас будет полный:

На погост речные хлынут волны!

Из моей затопленной могилы

Гроб всплывет, забытый и унылый,

Разобьется с треском, и в потемки

Уплывут ужасные обломки.

Сам не знаю, что это такое...

Я не верю вечности покоя!

Обратим внимание на предпоследнюю строчку: «Сам не знаю, что это такое...». Похоже, Рубцов и впрямь не знал, откуда взялись такие мысли, весь этот «ужас полный». Стихотворение явно не сделанное, появившееся благодаря какому-то непонятному импульсу, озарению, наитию... Нужно ли напоминать, что Рубцов погиб 19 января — в тот самый день, когда отмечается православное Крещение.